Егор Яковлев про типичного нацистского преступника
Егор Яковлев про типичного нацистского преступника
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626703
Егор Яковлев про типичного нацистского преступника
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626703
Санкт-Петербург и Ленинградская область – место относительно плоское, с двух рядом стоящих гор (Ореховая 175.9 м, Воронья 147 м) открывается вид на всю округу. До КАДа отсюда 12 км на север, а видимость в хорошую погоду достигает 40 км. Во время Великой Отечественной войны горы (вместе называемые Дудергофские высоты) были захвачены немцами, использовались для наблюдения за Ленинградом. Предотвратить это пытались в том числе привлечением пушек с крейсера Аврора, которые двумя батареями разместили на южном направлении: батарея «А» находилась здесь, от подножия Ореховой горы и на восток, в поле, батарея «Б» ближе к городу. В целом, план был нормальный и частично сработал (огневое прикрытие задержало 1-ю танковую и 36-ю пехотную), позволив отступающим частям и гражданским людям оторваться от преследования врагов).
Метка 143 примерно соответствует положению орудия №1 батареи "А"
Увы, враг прорвал оборону на фланге и пушки не смогли отработать в полную силу. Немцы заняли Красное Село (это севернее батареи), оттуда вышли на Дудергофские высоты, вне линии огня батареи «А». С Вороньей горы (на карте метка 167) наших вытеснили (численное преимущество, поддержка танковых орудий), а с Ореховой не смогли – даже с поддержкой миномётов и артиллерии штурм увяз. К 11 сентября 1941 получилось так: с юго-запада на батарею не выйти – она закидывает снарядами, с северо-востока (на горе) сражается пехота, на восток уходит линия батареи, с запада и северо-запада, из-за горы пошли немцы. Начались бои за орудия: где-то расчёт погибал на позиции, где-то отходил к товарищам на восток. Так бились двое суток, пока были снаряды, а в это время восточнее продолжали уходить к Ленинграду гражданские. 13 сентября оставалось только уничтожить орудия и отступать.
Сейчас на месте орудия №1 мемориальный комплекс морякам артбатареи «А». Среди мемориальных табличек есть и такая:
«В этом артиллерийском дворике 11 сентября 1941 года шестерых тяжело раненых, но непокоренных моряков-авроровцев фашисты привязали проволокой к орудию, облили бензином и сожгли заживо».
Этот эпизод является предметом отдельного спора «было – не было». Если я правильно понял, то моряков-авроровцев здесь погибло 5, а 6-й была девушка-сандружинник («доброволец, ленинградка сандружинница Зоя, только что окончившая медкурсы»). Можно сколько угодно спорить о деталях и достоверности свидетельских показаний, но есть фотографии, на которых видны обожжённые тела (и это не мог быть пожар на позиции или огнемёт, так как на снимках деревянные настилы и маскировка не сгорела). То есть немцы, уже взяв позицию устроили сожжение. Сильно сомневаюсь, что они стали бы поджигать тела убитых, жгли ещё живых (возможно для получения данных о позициях батареи).
Важно понимать, что в этих боях не участвовали СС. Есть точка зрения, что упоротые нацисты были только там, а вермахт «просто воевал». Сожжение людей на позиции орудия №1 в сентябре 1941 показывает, что в вермахте хватало упоротых, способных сжигать людей вне боя. В этом случае не уместно говорить о накопленном ожесточении – бои конкретно здесь шли относительно недолго. Нацисты захватили позицию и из всех доступных действий выбрали сожжение людей. Можно ли это понять и простить? Я не могу.
Знают ли дети, которые изучают в старшей школе Великую Отечественную войну, что из 9200 деревень, разрушенных и сожжённых в Республике Беларусь во время Великой Отечественной войны, 5295 деревень были уничтожены вместе со всем или с частью населения в ходе карательных операций немецкими солдатами и националистами.
186 деревень так и не смогли возродиться, потому что были уничтожены со всеми жителями, включая грудных детей.
Предатели, националисты, трусы и дезертиры, – вот краткий перечень тех, кто самостоятельно или по приказу уничтожал мирное население на оккупированных фашистами территориях. Замалчивали в своё время участие украинских националистов в Бабьем Яру (сотни тысяч расстрелянных), чтобы не рассорить народы.
Точно также не говорили, о том, что в 1943–м, в ходе карательной операции «Зимнее волшебство» на севере Белоруссии основной силой были не немецкие, а латышские и украинские полицейские батальоны, что прибалтийские коллаборационисты участвовали в блокаде Ленинграда, а украинский «Буковинский курень», созданный из ОУН Мельника – зверствовал в Белоруссии.
Не было у них боевого пути – только карательный...
Позже немцы его переформировали, и он стал одной из рот 118–го украинского шуцманшафтбатальона — полицейской охранной полиции.
И именно этот батальон в марте 43–го участвовал в уничтожении Хатыни. Это была далеко не единственная белорусская деревня, которую они сожгли
За время фашистской оккупации Брянской области в 1941-1943 годах убиты, замучены, сожжены, погибли при бомбардировках 75 274 мирных жителя, угнаны в немецкое рабство 154 тысячи человек, сожжены 1 016 населенных пунктов.
За годы войны население области уменьшилось на 725 тысяч человек. Вместе со всеми жителями уничтожены: Хацунь, Манешино, Семенцы, Упрусы, Марьевка, Парасочки, Белёво, Матрёновка, Речечка и многие другие
25 октября 1941 года немецкие солдаты 156-го артполка 56-й пехотной дивизии вермахта устроили расправу над мирным населением.
Были убиты 318 жителей деревни Хацунь (не путать с Хатынь) и беженцы из Брянска – пожилые люди, женщины, малолетние дети (60 детей от 2 до 10 лет).
Поводом стало убийство красноармейцами-окруженцами трёх немецких военнослужащих.
Хочу пересказать переписку карателей со своим начальством.
Начальство: Взрослых вы расстреляли в отместку за солдат вермахта, а детей почему?
Ответ: Решено было не предоставлять детей самим себе, потому что после расстрела взрослых деревня обезлюдела.
Нечеловеческая логика...
"И Хацунь занемела – Горстка русских сосновых хат. А хацунцы ждали расстрела, Прижимая к груди ребят…"
Вот как такое можно забыть\простить?
Такое можно только НЕ ЗНАТЬ
Предыдущая публикация
20 ноября 1945 года начался Нюрнбергский процесс - суд над нацистскими военными преступниками. Он длился почти год.
Во время процесса один из американских судей (Джон Паркер) попросил советских обвинителей не выдумывать дополнительные преступления нацистов. Судья был уверен, что никто не способен целенаправленно убивать детей. Советская сторона предоставила неопровержимые доказательства. После просмотра кинохроники из детского концлагеря американскому судье стало плохо и он несколько дней не мог принимать участия в заседаниях по состоянию здоровья.
Источник текста - Архивариус (в тг)
Год назад шли бои на улицах Сталинграда. Немцы карабкались на вершины Кавказа. Вероятно, самому Гитлеру это мнится бесконечно давним. Я уже не говорю о сентябре 1941 года, когда немцы каждый день брали какой-нибудь город. Тогда Москва вечером слушала лай зениток и знакомые слова «воздушная тревога», а Берлин упивался «экстренными сообщениями». Все переменилось: берлинцам - зенитки и разрывы бомб, москвичам - сообщения о победах и орудийные салюты.
Чужестранец может спросить: почему же русские так часто говорят о необходимости активизации военных действий на западе? Если они освободили огромные территории от Владикавказа до Таганрога, от Сталинграда до Глухова, они могут освободить и оставшиеся под немецким гнетом области. Я постараюсь ответить на этот вопрос. Я буду говорить не о суждениях государственных деятелей: они сами говорят, когда считают это нужным. Я буду рупором среднего человека: лейтенанта Красной Армии, инженера, учительницы, механика, старика агронома, студентки.
Чем достигнуты наши победы? Самопожертвованием народа и каждого отдельного человека. Я не говорю, что на войне излишен счет. Холодный рассудок, проверяющий чувства, необходим даже в бою. Но одной арифметикой нельзя выиграть войну, тем более что у войны своя арифметика. Недаром народы часто называют свои победы «чудом»: «чудо на Марне», «чудо под Москвой». Это не чудеса: это законы войны, которая требует и рассудка и безрассудства. Я спрашиваю лейтенанта Комарова: «За что орден?..» Он отвечает: «Четыре танка, два „тигра“». Он говорит об этом, как если бы речь шла о куропатках. Одной арифметикой ничего не объяснишь, и если можно цифрой передать толщу брони «тигра», то не поддается учету другое: тоска, гнев, мужество Комарова.
Во время «странной войны» в различных «кафе де коммерс» французские доморощенные стратеги подсчитывали, какой перевес в тяжелой артиллерии будет у союзников к весне 1941 года. Весна 1940 года показала тщету этих упражнений. В июне этого года некоторые немецкие генералы, подсчитывая свои танки и самоходные пушки, намечали этапы ликвидации курского выступа. Если имеются за океаном люди, которые подсчитывают, сколько самолетов, транспортов и пушек будет у союзников в 1945 году, мы можем только горько усмехнуться.
Наши победы связаны с жертвами. Я говорю не только о потерях на фронте - о жертвах всего народа. Если некоторые чужестранцы склонны объяснить нашу военную жизнь каким-то особым долготерпением русского народа или спецификой нашего быта, они заблуждаются. Студентки, изучавшие Лопе де Вега или Ронсара, пасут в Казахстане скот. Им это так же трудно, как трудно было бы студенткам Кембриджа заняться овцами Австралии. Москвичи, до войны не державшие ничего в своей руке, кроме карандаша или иголки, рубят лес, работают в шахтах. Это не вспышка энтузиазма: фейерверки не длятся двадцать шесть месяцев. Это - «ничего не поделаешь - нужно»… Вовсе не легко подросткам работать на заводе. Они предпочли бы играть в мяч или читать Жюля Верна. Вовсе не сладко сибирской крестьянке, проводив на фронт сыновей, расставаться с мужем. Но здесь объяснение пути, пройденного Красной Армией.
Не раз иностранцы описывали положение нашей страны. Может быть, некоторые его видели в слишком темных тонах, другие - в слишком светлых. Я не стану сейчас спорить о деталях. У нас нет голода, но у нас есть дети, которые не видят сахара; помимо мировых проблем, у нас многие заняты проблемой, как залатать единственную пару ботинок, - у нас много лишений. Они связаны с количеством немецких дивизий, находящихся на нашем фронте, и с несколько абстрактной, чересчур логичной и поэтому алогичной медлительностью других членов антигитлеровской коалиции.
Французы, чехи, голландцы, бельгийцы, датчане, норвежцы легко поймут нас. Вот уже свыше двух лет, как огромная часть Советского Союза находится под пятой немцев. Гитлеровцы установили своеобразную иерархию каторги: они обращаются с французами хуже, чем с норвежцами, с русскими хуже, чем с французами. Что должен чувствовать танкист или моряк, уроженец Украины, понимая, что его семью немцы убили, или угнали в Германию на каторжные работы, или - в лучшем случае - обрекли на голодное и позорное прозябание?
Сейчас молоденькие девушки отстраивают Сталинград. Это учительницы, студентки, служащие. Они не были каменщиками. У них на пальцах нет кожи - сошла. Они кладут в день до пяти тысяч кирпичей. Они живут в землянках, где ютились солдаты. Легко ли это? При этом они читают в газете, что, отступая, немцы жгут города. Сожгли Орел. Сожгли Карачев. Сожгли Жиздру…
Я привез с фронта печатный листок: приказ германского командования о принудительной эвакуации целого района. Приказ на двух языках: русском и немецком. В приказе сказано: «Каждый должен тотчас отправляться со своей семьей, скотом и движимым имуществом в западном направлении». Указывается маршрут, затем следует: «Отправляться только в западном направлении. Кто будет следовать в восточном направлении, будет расстрелян». Это значит, что немцы угоняют на запад сотни тысяч людей с детьми, со стариками. Гитлеру нужны рабочие руки, чтобы рыть укрепления на Днепре и дальше - на Немане, на Висле. Я прошу представить себе размеры трагедии: полк Красной Армии, который, продвинувшись на восемнадцать километров вперед, нашел пепел вместо деревень и десяток обезумевших женщин, спрятавшихся в лесу.
В Таганроге Красная Армия нашла и дома, и жителей: немцев оттуда выбили внезапно - они не успели ни сжечь город, ни угнать людей. Это удача. Немцы ее учли, они становятся осторожней: они начинают жечь впрок, угонять жителей заранее. Вот одна из причин великого нетерпения нашего народа: от сроков зависит судьба страны, судьба миллионов людей, будущее.
Мне привелось прочесть в одной заграничной газете такое толкование нашего нетерпения: мы несем большие жертвы и поэтому обижены, что у наших союзников мало жертв. Нет, наш народ не кровожаден и не злобен. Мы вовсе не хотим, чтобы другому было тяжело, потому что нам тяжело. Мы только хотим скорее покончить с кошмаром России и с кошмаром Европы. Разве можно утешить украинца сознанием, что и французу не легче? Каждый из нас рад, что англичане не испытали вторжения гитлеровцев. Беда не в том, что у наших союзников малые жертвы - это не беда, а радость, беда в том, что Красная Армия должна одна сражаться против всей германской машины. Сейчас - в дни самых напряженных сражений - это может быть сказано буквально: после окончания сицилийской кампании ни один немецкий солдат не сражается ни с кем, кроме как с русскими. Я не говорю при этом о мужестве оккупированных стран: мы его знаем и ценим. Мы знаем, что часть немецких дивизий - увы, относительно малая - удерживается безоружными народами: французами, югославами, поляками, норвежцами, датчанами. Но где подлинный отрыв немецких сил, находящихся на востоке? Его мы не видим, и этим объясняются чувства нашего народа.
Когда мы говорим или пишем о том, что второй фронт необходим, какие-то чудаки или клеветники начинают уверять, будто мы тем самым поворачиваемся к Гитлеру. Нет, наша ненависть к фашизму глубока. Между нами и гитлеровцами море крови, горы пепла. Хорошо, если мирные обыватели какого-нибудь заокеанского штата, которые за воскресным ростбифом говорят о безоговорочной капитуляции Германии, будут так ненавидеть Гитлера, как ненавидят его солдаты Красной Армии. Вся страсть наша в одном: покончить с «новым порядком» Гитлера. А с ним теперь можно покончить: мы молча выполнили самую трудную часть работы - мы расшатали, ослабили германскую армию. Нужно общее усилие всех союзников, чтобы повалить Гитлера. А желтые листья в садах напоминают нам, что листопад не за горами…
2 сентября 1943 года
Илья Григорьевич Эренбург, «Война. 1941-1945», Издание 2004г.
В городах Белостокской области на стенах домов, где помещались немецкие власти, можно увидеть следующее объявление:
«В последнее время в Белостокском округе учащаются нападения на немцев.
1.6/71943 г. по дороге Волковыск — Пяски был убит районный медицинский сотрудник д-р Мазур из Волковыска.
2. 7/7 1943 г. в Белостоке неизвестными злоумышленниками был убит германский подданный Гуго Берг при исполнении им служебных обязанностей.
3. 8/7 1943 г. в Белостоке неизвестными злоумышленниками убита Стефания Кох.
4. 9/7 1943 г. тяжело ранен господин окружной комиссар г. Василькова.
5. 11/7 1943 г. вблизи Дабровки, Ломжинского округа, из засады убиты 5 военнослужащих, 3 жандарма; кроме того, тяжело ранены одни военнослужащий и один полицейский.
В порядке возмездия и для умиротворения Белостокского округа осуществлены следующие мероприятия:
По пункту 1. Сожжена заподозренная в нападениях деревня Шавлище Волковыского округа. Все жители деревни казнены.
По пункту 2. Расстреляны 50 жителей Белостока, заподозренных в участии или в сочувствии польскому движению сопротивления.
По пункту 3. Расстреляны 25 жителей Белостока.
По пункту 4. Расстреляны 50 жителей Васильковского района.
По пункту 5. Расстреляны 1000 жителей Ломжинского округа, заподозренных в принадлежности к движению сопротивления; их имущество конфисковано, а дома сожжены.
Кроме того, во всех окружных городах арестованы и казнены по 19 сторонников польского движения сопротивления из числа врачей, учителей, адвокатов и городских служащих; также казнены все члены их семей; имущество казненных конфисковано.
Со всей серьезностью обращаем внимание населения на то, что немецкие власти будут беспощадно уничтожать зачинщиков беспорядков. Дальнейшие нападения повлекут за собой еще более строгие мероприятия.
Комендант полиции и ОД Белостокского округа».
Хорошо будет, если с этим документом ознакомятся заграничные умиротворители, которые до сих пор считают «преувеличенными» сообщения о немецких зверствах: комендант белостокской полиции достаточно словоохотлив. Он установил своеобразный тариф: некая немка Стефания Кох оценена в 25 человеческих жизней; германский подданный Гуго Берг — в 50 человеческих жизней.
Особенно высоко оценены головы немецких солдат и жандармов: за восемь немцев убиты 1000 белорусов и поляков. Комендант с удовлетворением говорит об убийстве стариков, женщин, детей: он подчеркивает, что казнены все жители деревни Шавлище и что представители польской интеллигенции уничтожены вместе с их семьями.
Нет, скорее ворон станет лебедем, чем немец станет человеком! Скоро мы будем в Тильзите, в Кенигсберге, в Бреславле. Там мы вспомним пепел Шавлище и кровь Ломжи.
9 августа 1944 г.
Илья Григорьевич Эренбург, «Война. 1941-1945», Издание 2004г.
В 1943 году нашим бойцам и труженикам тыла показали художественный фильм «Радуга» потрясший зрителей историей о подвиге простой советской женщины и запредельной жестокости немецких палачей.
Прототипом главной героини партизанки Олёны Костюк стала Александра Мартыновна Дрейман.
В 1911 году латвийцы Дрейман перебрались из Либавы (Лиепая) в Подмосковье. Отец Александры по протекции земляка устроился служить управляющим в можайское имение «Суровцево».
Когда в 1914 году единственный кормилец ушел на фронт Александра, старший ребенок в семье пошла пасти коров, для того чтобы ее младшая сестра смогла учиться в школе. Вечером, делая с «первоклашкой» уроки, она постигала грамоту, а утром вновь уходила в поля.
Советская власть вывела Александру в люди, работая колхозным бригадиром, а потом и председателем сельсовета, девушка окончила строительный техникум.
В 1939 году 31-летняя женщина вместе с пожилой мамой перебралась в поселок Уваровка, Можайского района. Учитывая ее опыт и деловую хватку, местное руководство назначило бойкую Дрейман на должность районного начальника по дорожному строительству.
Вполне успешную женщину терзала только одна проблема, отсутствие мужа и детей. Ради ребенка она была готова стать матерью одиночкой.
Весной 1941 года хватаясь за последнюю возможность, Дрейман выскочила замуж за мутного гражданина Ермоленко, сотрудника областной заготконторы. Позже ее товарищи по работе, друзья и знакомые вспоминали, что этот человек производил на всех крайне отталкивающее впечатление.
После начала войны Дрейман неплохо изучившую взрывные работы в дорожном строительстве приняли в уваровский партизанский отряд, а ее «мутноватому» муженьку дали от ворот поворот. Если бы командование знало, что в это время женщина носила под сердцем малыша, ее бы отправили в эвакуацию, или пристроили в глухую деревеньку к проверенным товарищам.
12 октября 1941 года партизаны перешли на заранее подготовленную зимнюю базу, а за три дня до этого муж Александры ночью ушел из деревни в неизвестном направлении.
До конца месяца подрывники Дрейман подняли в воздух четыре моста, чем существенно затруднили продвижение гитлеровских войск.
За пять недель до родов партизанка рассказала командованию о том, что она на сносях, и ей нужно идти домой. Женщина не боялась рожать в зимнем лесу, ей не хотелось обременять отряд, своей не к войне случившейся радостью.
Очевидцы подвига Александры Дрейман вспоминали что после того как она вернулась в Уваровку, в один из вечеров к ней заявился муженек, а спустя три дня беременную женщину арестовали гитлеровцы. Причем вместе с фашистами за подрывницей явился и ее «благоверный», одетый в форму немецкого офицера.
Ходили слухи, что Ермоленко был агентом абвера заброшенным в Союз перед войной.
Жирный обер-лейтенант Хаазе надеялся быстро развязать язык русской, которая, как будущая мать должна была любой ценой попытаться спасти свою кровиночку. Партизанка вынесла все пытки, не выдав гитлеровцам места стоянок отряда и не назвав никого из своих товарищей.
Родив в холодном сарае сына, изможденная женщина сама перегрызла себе пуповину.
Гитлеровские палачи даже не предполагали что слабая на вид «русская баба» может обладать такой жизнестойкостью. На предложение Хаазе ценой предательства сохранить себе и сыну жизнь Александра ответила твердым отказом.
Перед публичным расстрелом мученица успела крикнуть: «Матери слушайте меня, они убили моего сына, сейчас убьют меня, но я палачам ничего не сказала».
7 февраля 1942 года «Правда» опубликовала очерк Оскара Курганова «Мать», в котором автор рассказал о преступлении немцев в оккупированной Уваровке.
На фронте история о подвиге и мученической смерти партизанки до крайности обострила в бойцах и без того лютую ненависть к гитлеровцам. До конца 1942 года на передовой и в тылу прочитали 5 млн. листовок с рассказом «Мать».
16 февраля 1942 года за мужество, проявленное в борьбе с врагом, партизанку Александру Мартыновну Дрейман посмертно наградили орденом Ленина.
По мотивам очерка советско-польская писательница Ванда Василевская написала повесть «Радуга», а режиссер Марк Донской снял по ней фильм с одноименным названием.
Кинокартину показывали всем частям, отправлявшимся на передовую. «Радуга» стимулировала красноармейцев биться с гитлеровцами насмерть, за жизни своих жен, матерей и детей.
В американском «Белом доме» «Радугу» вместе со своей командой посмотрел президент США. После того как в зале включился свет Рузвельт потрясенный подвигом советской Героини сказал, что советского солдата спасающего человеческую цивилизацию, потомки восславят в веках.
Фильм получил главную премию газеты «Daily News» и приз американского «Национального совета кинообозревателей».
Виктор Украинцев, который во время штурма действовал с одним из огнетушителей, вырвавшись за стену и за проволоку, бежал вместе со своим товарищем — Иваном Битюковым. Несколько часов они пробирались в темноте, уходя все дальше от лагеря, и наконец оказались на окраине небольшого австрийского местечка Гольцляйтен, около усадьбы бургомистра, ярого гитлеровца. Они пробрались в сарай этой усадьбы и там наткнулись на спящих людей, которые, проснувшись, не подняли тревоги, видя перед собой страшных, оборванных, измученных беглецов. Эти люди, спавшие в сарае, были батраками господина бургомистра — увезенные из своих родных мест на гитлеровскую каторгу советские граждане Василий Логоватовский и Леонид Шашеро и с ними поляк Метык. Они сразу поняли, что пришли узники, бежавшие из Маутхаузена. Первым делом они накормили их вареной картошкой, приготовленной для скота, а потом, посоветовавшись, решили спрятать смертников на чердаке дома бургомистра: было мало шансов, что эсэсовцы станут искать там.
Батраки знали, что их убьют, если узники будут обнаружены. Но они смело пошли на этот риск. И господин бургомистр Гольцляйтена, принимавший самое активное участие в поимке бежавших и ежедневно выезжавший на облавы, вовсе не подозревал, что, когда он поздно ночью возвращался домой и ложился спать, над самой его кроватью, на чердаке, под кучей заготовленного на зиму клевера, скрываются двое из тех, кого он искал с таким рвением.
Две недели трое батраков прятали Украинцева и Битюкова, кормили их, воруя продукты у бургомистра, урезая для них свою скудную порцию еды, получаемой от хозяев. Потом, когда в округе все успокоилось, они достали беглецам гражданскую одежду, и однажды ночью, распростившись со своими спасителями, Украинцев и Битюков двинулись дальше на восток.
Вскоре судьба разлучила их — однажды они попали в немецкую засаду. Украинцева поймали, по он, зная язык, назвался поляком Яном Грушницким, стойко вынес все избиения и пытки на допросах и в конце концов снова попал в Маутхаузен, но уже в общий лагерь, в польский блок. Здесь он дожил до освобождения 5 мая 1945 года и только после этого признался товарищам, что он — один из спасшихся беглецов блока смерти. А Иван Битюков в одиночку еще долго шел на восток и уже на земле Чехословакии встретил наступающие советские войска.
Так же вдвоем бежали лейтенанты Иван Бакланов и Владимир Соседко. Им посчастливилось уйти далеко от лагеря, и они скрывались в лесах на протяжении нескольких месяцев, добывая себе пищу ночными рейдами в ближайшие деревни. Они так боялись выходить из своего надежного лесного убежища, что даже прозевали конец войны и только 10 мая узнали, что фашистская Германия разгромлена.
Владимиру Шепетя удалось тоже несколько дней скрываться в окрестностях лагеря, достать гражданскую одежду, но в дальнейшем он все же был пойман гитлеровцами и, назвавшись вымышленным именем, попал в другой лагерь для советских военнопленных. Александр Михеенков был единственным уцелевшим из группы полковника Макарова. Остальных узников из этой группы переловили, а Михеенкову удалось скрыться в сарае для скота во дворе одного из австрийских крестьян. Он залез под стог старой соломы и выкопал себе под ним глубокую нору. Это спасло его — и хозяин и приходившие несколько раз эсэсовцы протыкали этот стог со всех сторон железными прутьями, но не могли нащупать беглеца. Дней десять он отсиживался в этом убежище, а потом двинулся на восток, перешел чехословацкую границу и до конца войны скрывался в доме приютившего его чешского патриота Вацлава Швеца.
Все они, возвратившись на родину, никогда не забывали о клятве, которую вместе с товарищами дали, отправляясь в свой последний бой, — рассказать людям о том, что творилось в блоке смерти, о страданиях, борьбе и гибели своих товарищей. Но еще долго рассказы и воспоминания бывших узников оставались лишь достоянием их близких и друзей: как известно, в то время у нас бытовало несправедливое, предвзятое отношение к людям, вернувшимся из гитлеровского плена. Только в последние годы, услышав мое выступление по радио, прочитав в газетах статьи Б. Сахарова и Ю. Королькова, уцелевшие герои восстания в блоке смерти отозвались один за другим.
Впервые бывшие товарищи по блоку смерти встретились в 1960 году в Новочеркасске. Туда повидаться с Виктором Украинцевым съехались Иван Битюков и Владимир Шепетя, Иван Бакланов и Владимир Соседко. Здесь произошла не только встреча героев блока смерти, но и первое послевоенное свидание Украинцева и Битюкова со своими спасителями — бывшими батраками бургомистра местечка Гольцляйтен — шофером из города Клинцы, Брянской области, Василием Логоватовским и мастером Брянского машиностроительного завода Леонидом Шашеро. А два года спустя, осенью 1962 года, бывшие узники блока смерти съехались в Москву. Теперь им представилась возможность выполнить клятву, данную своим товарищам, — они выступили перед миллионами людей в передаче Московского телевидения. Тогда же их принял заместитель министра обороны Союза ССР Маршал Советского Союза Василий Иванович Чуйков. А в Советском комитете ветеранов войны состоялась волнующая встреча героев легендарного восстания с бывшими узниками общего лагеря Маутхаузен. Люди, прошедшие через ад страшного лагеря смерти, смотрели сейчас с удивлением и восхищением на тех, кто сумел вырваться из самых глубин этого ада. Они слушали рассказы бывших смертников и сами вспоминали о том, какое огромное впечатление произвели тогда восстание и побег из двадцатого блока и как этот подвиг стал примером борьбы для всех узников Маутхаузена.
Мы знаем сейчас семерых уцелевших после восстания узников блока смерти. Но можно с уверенностью сказать, что должны отыскаться и некоторые другие. Говорят, что тот самый эсэсовец, который был захвачен во время майского восстания и рассказал о своем участии в облавах на бежавших смертников, сообщил, будто в штабелях трупов около крематория тогда не досчитались около двадцати человек. Нет, счет далеко не «сошелся», эсэсовцы объявили об этом только для устрашения остальных узников. По слухам, остался в живых один из руководителей восстания — майор Леонов. Совершенно точно известно, что уцелел после побега бывший лейтенант Михаил Иханов, тот самый «Мишка-татарин», который был подручным палача блокового и уничтожил сам многие десятки смертников. Может быть, до сих пор ходит он по советской земле или скрывается где-нибудь за границей.
О каких-то двух еще неизвестных нам — узниках блока смерти, спасшихся после восстания, рассказывает в своем письме Лидия Мосолова из города Гомеля в Белоруссии. Угнанная из родных мест гитлеровцами, она батрачила у австрийца в селе Швертберг, в семи километрах от Маутхаузена. Около четырех часов утра 3 февраля жители Швертберга были разбужены шумом мотоциклов и выкриками, раздававшимися на улицах села. Прибыла целая колонна эсэсовских мотоциклистов, которые начали обыскивать все дома и сараи. Уже после обыска хозяйка сказала своим батрачкам, что из лагеря Маутхаузен сбежали 500 большевистских комиссаров, приговоренных к смерти, и теперь их повсюду разыскивают. Все утро в окрестностях села слышались выстрелы и лай собак. Часов в десять пли одиннадцать по улице провели большую группу пойманных беглецов — человек 60–70,- окруженную плотным кольцом эсэсовцев. «Это было страшное зрелище, — пишет Лидия Мосолова. — Одни скелеты, покрытые кожей, одетые в полосатые куртки и брюки, а на ноги их нельзя было смотреть. И они не шли, а брели еле-еле».
Как рассказывает Лидия Мосолова, и она и ее хозяина не могли удержаться от слез при виде этих людей. А стоявший рядом с ними хозяин — австрийский крестьянин — вдруг со страхом в голосе сказал:
— Мы пропали!
Его жена испуганно спросила: почему? И он ответил:
— Ведь сюда придут русские. Разве можно простить такое злодейство!
Всю эту группу беглецов вывели на площадь села и там расстреляли. А потом пришли машины из Маутхаузена, и трупы расстрелянных увезли в лагерь.
Долго еще в округе говорили об этом побеге, но постепенно все толки улеглись, и лишь в мае 1945 года, когда в эти места пришли американские войска, стало известно, что на хуторе Виндек, в двух километрах от Швертберга, все это время скрывались двое беглецов из блока смерти. Как сообщает Л. Мосолова, их спрятал в своем доме старик крестьянин, у которого три сына были в гитлеровской армии, а один из них даже служил в войсках СС. Видимо, поняв, Что война проиграна, и опасаясь возмездия для своих сыновей, старик решил смягчить их участь и оказать услугу будущим победителям. Когда двое беглецов появились в его дворе, он тайно от семьи повел их на чердак своего дома и там спрятал. Как раз в это время в доме, говорят, гостил сын, служивший в эсэсовских войсках и приехавший к отцу в отпуск. Быть может, поэтому эсэсовцы, охотившиеся за беглецами, не осмотрели достаточно внимательно этот дом. И до самого освобождения в течение нескольких месяцев этот старик скрывал и кормил своих тайных постояльцев. Лидия Мосолова говорит, что 10 мая 1945 года она беседовала с одним из этих беглецов перед самым его отъездом на родину. И она помнит, что его звали Николаем, а его товарища — Михаилом. Она указывает, что, может быть, более подробные сведения об этих двух участниках восстания и побега могут дать некоторые жители села Широкое, Днепропетровской области, которые работали батраками на этом хуторе Виндек.
Кто были эти Николай и Михаил, мы пока не знаем. Будем надеяться, что они дадут о себе знать, так же как, может быть, обнаружатся и другие уцелевшие участники рассказанных выше событий. Во всяком случае сейчас мы знаем лишь семерых из тех двадцати, которых, как говорят, не хватило эсэсовцам Маутхаузена, пересчитывавшим казненных смертников у лагерного крематория.
Поиски продолжаются. Уже найдены семьи некоторых погибших организаторов и руководителей восстания в блоке смерти. Под Москвой, в Люберцах, живет мать Героя Советского Союза подполковника Николая Власова. В Казани находится жена полковника Александра Исупова. В Москве и в Ростове живут братья Кирилла Чубченкова, тоже полковники, как и погибший герой. Найдены семьи Геннадия Мордовцева, бывшего сержанта милиции из Красноярского края Александра Татарникова, который вел огонь из захваченного пулемета на вышке; отыскались родные других участников восстания.
А сам подвиг героев блока смерти, с такой силой и полнотой выразивший высокие душевные качества нашего человека, овеянный таким возвышающим душу трагическим героизмом, входит сейчас в историю Великой Отечественной войны, как одна из тех ее страниц, что навсегда останутся особенно святыми и дорогими для сердца народа.
Сергей Сергеевич Смирнов, «Герои блока смерти», 1963г.