Нравы того времени отличались завидной простотой...
... и люди мало в чём себе отказывали. От того жили не долго, но полно.
... и люди мало в чём себе отказывали. От того жили не долго, но полно.
За жепу хватать не велят, для того что блины сгорят Лубок, XVIII в.
Территория и население империи
В конце XVIII века, незадолго до потрясений, вызванных Французской революцией, Османская империя представляла собой крупное государство, охватывавшее земли Балкан (с территориями современной Сербии, Боснии, Косово, Македонии, Албании, Греции, Болгарии и значительной части Румынии), Анатолии (современная Турция), Ближнего Востока и Северной Африки (территории современной Сирии, Ливана, Иордании, Израиля, Ирака, Кувейта, части Саудовской Аравии, Египта, Ливии, Туниса и Алжира).
В отношении населения достоверных оценок его численности в империи нет, но число жителей часто оценивается примерно 25 миллионов человек, что является небольшой цифрой для такой большой империи. Около 85 процентов османского населения проживало в сельской местности, а около 15 процентов – в городах (которые насчитывали от 10 000 и более человек). При этом степень урбанизации империи была регионально различна. К примеру, Балканы были самой густонаселенной территорией. Но в XIX веке население Балкан стало сокращаться, вследствие войн, голода и болезней.
Войны, и особенно мелкие внутренние конфликты, возникавшие в результате национальных волнений и слабости централизованного контроля со стороны осман, вызывали перебои в сельскохозяйственном производственном процессе и в коммуникациях. Возникший в результате голод, в свою очередь, сделал население уязвимым перед эпидемиями, которые обычно поражали ослабленное население после нехватки продовольствия.
В азиатских провинциях империи подавляющее большинство населения составляли мусульмане (в основном турки и арабы), со значительными христианскими и еврейскими меньшинствами. На Балканах большинство составляли христиане (греки, болгары, сербы, черногорцы, валахи) со значительными мусульманскими меньшинствами. Эти религиозные разделения среди населения были важны в условиях того, что Османская империя, по крайней мере, официально была исламской империей, управляемой на основе религиозных законов.
Теоретически в империи господствовал священный закон ислама, но на практике к XVIII веку он ограничивался вопросами семейного права, договорного права и собственности. По мнению османских юристов, султан имел право управлять посредством указов, при условии, что его указы не противоречат исламским законам. Публичное право и особенно уголовное во многом основывалось на этом.
Тем не менее существование немусульманских общин в исламском обществе действительно создавало проблемы. Как и в более ранних исламских государствах, христианские и еврейские группы были встроены в общество как зимми («Люди Книги», «защищенные»). Это означало, что в обмен на уплату специального налога им разрешалось продолжать жить в пределах мусульманского государства, и при этом исповедовать свою религию. Эти общины пользовались определенной автономией в ведении своих дел и были представлены своими религиозными деятелями в их отношениях с представителями государства.
Если говорить о мусульманском большинстве населения империи, то оно не было монолитным. Подавляющее большинство принадлежало к суннитской (ортодоксальной) версии ислама, и, согласно своей официальной идеологии, Османское государство было защитником ортодоксального ислама в мире. Публично империя боролась с неортодоксальными мусульманами даже более яростно, чем с христианами. Ибо считалось, что ислам гласно был единым и неделимым. На практике же важные шиитские (неортодоксальные) меньшинства проживали на Балканах, в Анатолии, Сирии и Месопотамии, и к ним терпимо относились османские власти.
Иностранцы-христиане, проживавшие в империи, пользовались аманом (милосердием) – охранной грамотой в соответствии с исламскими законами. Их представляли послы и консулы, имевшие определенную автономию. Эти права были закреплены в так называемых «капитуляциях». Они представляли собой договоры с европейскими державами между Османской империей и дружественными ей христианскими государствами.
Османская система правления: теория и реальность
Согласно османской идеологии, общество в империи было организовано вокруг – теоретически строгого – различия между правящей элитой, которая не платила налогов, и массой населения (в османских терминах: рейя, стада), для которых было верно обратное.
Правящая элита состояла из двух категорий: представителей султанской власти и блюстителей нравственного порядка. Правящая элита, которая обозначалась преимущественно как аскери (военные), состояла из всех слуг султана: военных, служащих учреждений и царского двора. Улемы, религиозные ученые, которым было поручено поддерживать моральный порядок и следовательно формальное образование, также принадлежали к правящей элите.
Хотя слуги султана обладали чрезвычайной привилегированностью по сравнению с основной массой народа, в конце XVIII века они еще не составляли более или менее автономную бюрократическую/военную элиту, какой они станут в следующем столетии; они были инструментами власти, которые могли меняться по воле султана. Это касалось даже самого высокого сановника, великого визиря, который считался вторым после султана и был наделен всеми полномочиями правителя.
К 1800 году правительственную систему все еще можно было охарактеризовать как «родовую»: она, по сути, являлась продолжением собственного хозяйства султана. Модель правления через расширенное домашнее хозяйство, частью которого являются не только члены семьи, но также слуги, рабы и клиенты, была характерна для османской элиты на всех ее уровнях. Поиск покровительства путем присоединения к такому дому был обязательным условием для любой государственной карьеры.
Элита империи не только осуществляла власть, но и была хранительницей «великой традиции», основанной на письменных исламских источниках (стражами которых были улемы) и на более светском кодексе поведения и вкуса, называемом адаб (который был характерен для военной/бюрократической элиты).
Между этими традициями и мировоззрением почти полностью неграмотного сельского населения, чей кругозор ограничивался окрестными деревнями и в лучшем случае городом, существовала чрезвычайно широкая пропасть. Связующим звеном между ними были мистические ордена или братства.
Другие связи между массой населения и правящей элитой формировались богатыми торговцами и банкирами городов, которые, хотя формально и не были членами аскери, оказывали этой группе жизненно важные услуги, а также – для мусульман – улемами, которые формировали орган, соединяющий самого низкого кади (судью) в провинциальном городе с высшими религиозными сановниками в Стамбуле.
Важную категорию среди улемов составляли муфтии. Это были эксперты по правовым вопросам, которые по запросу и за плату давали юридические заключения (на основе исламского канонического права). Хотя эти юридические заключения (называемые фетвой) не имели обязательной силы (они не были приговорами), муфтии пользовались большим уважением. Самым важным из муфтий был Шейх-уль-ислам.
Согласно официальной идеологии, главной задачей правителя и его слуг была защита исламской общины от внешнего мира и поддержание справедливости внутри исламского общества. Справедливость и роль правительства в ее обеспечении были ключом к османскому взгляду на общество. В глазах османских государственных деятелей оно больше всего означало стабильность и гармонию.
То есть внутри общества каждая группа и каждый человек должны были оставаться на своем месте (в пределах своих границ), не посягая на права других. Правительство должно было управлять в рамках закона и обеспечивать соблюдение границ. Правитель (или его представитель), нарушавший это, обвинялся в зюльме, тирании.
Акцент на ценности стабильности повлек за собой в основном консервативный политический взгляд, согласно которому любое изменение социального порядка имело негативный оттенок. Османские писатели поспешили назвать любой социальный или религиозный протест вредным и опасным.
Османская идеология подчеркивала исключительность отношений между правителем (и его слугами) и подданными. Султан олицетворял абсолютную власть, и многие из его слуг, хотя и были могущественны как делегаты его власти, формально были его рабами.
Османская система правления и землевладения всегда была направлена на предотвращение появления конкурирующих центров власти, таких как аристократия, которые могли бы снимать часть прибавочной продукции населения. И долгое время центральное правительство Османской империи преуспевало в этом отношении.
По сравнению с правительствами современных национальных государств Османская империя, конечно, в XVIII веке сильно отличалась в трех отношениях.
Во-первых, чиновничество было очень малочисленным. В центральном правительственном аппарате Стамбула (Баб-и Али: «Великой Порты» или сокращенно «Порты») работало от 1 000 до 1 500 служащих. Точная доля национального продукта, которая поступала в центральное правительство в виде налогов, хотя бы приблизительно неизвестна за этот период, но почти наверняка она не превышала 3 %. Это не означает, что налоговая нагрузка на население была слабой. Совсем наоборот. Однако это свидетельствует о том, что доходы не доходили до центральной казны, поскольку местная власть получала крупный процент с них.
Задачи, выполняемые правительством и ожидаемые от него, по современным меркам были минимальными. Правительство занималось защитой империи и поддержанием правопорядка (включая уголовное правосудие); оно контролировало рынки, выпускало монеты, снабжало крупные города продовольствием, а также строило некоторые крупные общественные сооружения. Чтобы иметь возможность выполнять эти задачи, правительство, насколько это было возможно, усиливало сбор налогов. Все виды вещей, которые в настоящее время считаются обычными задачами правительства, такие как образование, здравоохранение, социальное обеспечение и жилье, мало беспокоили имперское правительство Османской империи.
Во-вторых, небольшой масштаб государственного аппарата означал, что, в отличие от современного правительства, которое во многих отношениях напрямую взаимодействует со своими гражданами, османское правительство чаще всего имело дело (или должно было иметь дело) с представителями общин: приходскими священниками или имамами; подопечными, великими мастерами гильдий, консулами иностранных граждан.
В-третьих, не было понятия равенства перед законом. Даже в современных национальных государствах равенство перед законом является идеалом, а не реальностью, но в Османской империи оно даже не было идеалом. К жителям городов относились иначе, чем к сельскому населению. К христианам и евреям относились иначе, чем к мусульманам, к кочевникам – иначе, чем к поселенцам, а к женщинам – совсем иначе, чем к мужчинам.
Османская империя была очень большим государством и не подверглась той централизации, которую пережила Франция в XVII веке, или как Иосиф II в Австрии, Фридрих Великий в Пруссии и Екатерина Великая в России. Это означало, что к концу XVIII века империя находилась, условно говоря, в ослабленном положении по отношению к своим основным европейским соперникам. Эта слабость выражалась прежде всего на поле боя. Два классических столпа османской военной мощи c XIV века – пехота янычар и полуфеодальная кавалерия сипахов – давно потеряли свою ценность.
Войска янычар, гарнизоны которых к XVIII веку располагались как в крупных провинциальных центрах, так и в столице, представляли собой многочисленное (и дорогостоящее), но в военном отношении в значительной степени бесполезное соединение, достаточно сильное, чтобы терроризировать как правительство, так и население, но слишком слабое, чтобы защитить империю, как показала серия войн с технологически и тактически превосходящими европейскими армиями за последние сто лет.
Сипаи, которым в период расцвета империи платили косвенно за счет предоставления феодальных владений (тимаров), были изгнаны с земель. К 1800 году их число значительно сократилось. Кроме того, тип по существу средневековой кавалерии, которую они представляли, конечно, мало был пригоден в войнах того времени. В войнах конца XVIII века османская армия стала полагаться на рекрутов, состоящих в основном из мусульманских анатолийских и балканских крестьян.
Экономическое положение империи
Военная слабость сопровождалась (и частично была вызвана) перманентным финансовым кризисом. Война, некогда важный источник дохода империи, превратилась в убыточную отрасль. Технологические инновации (рост полевой артиллерии и развитие укреплений) в сочетании с увеличением численности европейских армий сделали войну еще более дорогостоящей. Война больше не приносила государству трофеев, дани и увеличения налоговых поступлений, вследствие чего османскому правительству пришлось усилить налоговое давление на своих подданных.
В провинциях, как азиатских, так и европейских, XVIII век стал свидетелем подъема аянов (знатных людей). Это были влиятельные люди (а чаще семьи) разного происхождения. Некоторые из них были османскими губернаторами, создавшими опору местной власти; либо богатыми купцами или банкирами; другие были землевладельцами или религиозными сановниками. Во многих случаях члены айанской семьи совмещали различные функции. Общим знаменателем было то, что у них были деньги и власть, что вынудило правительство, вопреки его собственной официальной доктрине, принять их в качестве посредников между собой и населением провинций.
Во второй половине XVIII века центральное правительство стало в значительной степени полагаться на аян как для войск, так и для сбора налогов (многие известные люди занимали официальные должности сборщиков налогов). Во многих случаях великие аяны, такие как Азм в Хаме и Дамаске, Хасан-паша и его сын Ахмет-паша в Багдаде, Ахмет Джеззар-паша из Акки, имели такое положение, что их отношения с османским правительством напоминали отношения с вассальными князьями, а не с подданными.
Некоторые из них, такие как Али-паша из Янины, который правил Албанией и северной Грецией на протяжении поколения, даже вели независимые международные отношения. По сути, отношения между политическим центром (Стамбулом) и видными аянами основывались на продолжающемся процессе переговоров.
Но, несмотря на свое местное господство, аяны, со своей стороны, также нуждались в султане, потому что в конечном итоге их власть зависела от него.
Экономика Османской империи была сельскохозяйственной, при этом характерной формой землевладения в наиболее богатых частях империи были мелкие землевладения. Крупные землевладельцы и безземельные крестьяне преобладали в наиболее засушливых частях Анатолии и некоторых арабских землях. Фермеры во всех регионах сильно зависели от людей, которые могли предоставить быков и семена в обмен на часть урожая.
Номинально большая часть сельскохозяйственных земель принадлежала государству, тогда как меньшая, но все же значительная часть имела правовой статус вакифов и использовалась для содержания религиозных и общественных организаций. Большая часть этих земель контролировалась улемами, значительно увеличивая их богатство и власть. Частная собственность на землю (мюльк) существовала, но в основном она ограничивалась садами, виноградниками и огородами в окрестностях городов. После упадка тимарской системы частная собственность распространилась более широко в форме, которая стала нормой на Балканах и в Западной Анатолии. По большей части они представляли собой маленькие, ориентированные на экспорт фермы.
Сельскохозяйственное производство было основной налоговой базой государства, и сбор этих налогов теперь повсеместно достигался посредством системы откупов (илтизам), которая была нормальной в арабских провинциях.
Налоговое земледелие означало, что право на сбор налогов на определенной территории в течение конкретного периода продавалось государством с аукциона, а частные лица покупали и заранее оплачивали его. Зачастую беря кредит. Для центрального правительства эта система имела много преимуществ: доход был гарантирован, оно больше не зависело от успеха урожая, а налог выплачивался заранее.
Для крестьян главным недостатком было то, что и сам откупщик, и его кредиторы хотели видеть возврат своих инвестиций, тем самым увеличивая бремя крестьян. Там, где налогообложение было натуральным, у фермеров появлялись дополнительные возможности для спекуляций ценами на такие товары, как пшеница. В XVIII веке пожизненная аренда налоговых ферм становилась все более распространенной. Именно их удушающая хватка в системе илтизам придала аянам большую часть их власти.
Несельскохозяйственное производство ограничивалось мелкими предприятиями в городах, где полностью доминировали цеховые организации, гильдии. Они на манер позднесредневековых европейских цехов не позволяли лицам, не являющимся членами, заниматься своей профессией и таким образом защищали средства к существованию своих членов. При этом гарантируя качество работ и материалов. Гильдии поддерживали дисциплину и стандарты посредством строгой иерархической системы, в которой ученик мог стать подмастерьем и в конечном итоге мастером.
Торговля носила преимущественно местный характер. Наземная торговля на дальние расстояния ограничивалась дорогими и относительно легкими товарами, поскольку стоимость перевозки удваивалась каждые 100 километров. Отсутствие безопасности заставляло перевозить эти товары караванами. Массовые грузы (например, зерно и древесина) обычно перевозились по морю. В общем объеме торговли международная торговля составляла лишь незначительную часть.
Мусульманские купцы и грузоотправители по-прежнему играли важную роль в торговле на Красном море и в Персидском заливе, а до 1774 года торговля на Черном море, которая была жизненно важна для снабжения продовольствием, была закрыта для иностранных кораблей. Однако в Средиземноморье торговля находилась в руках европейских стран.
Международный политический хаос конца XVIII века создал новые возможности для османских торговцев и грузоотправителей. Большинство из них были греками с побережья Эгейского моря и островов. Их растущие коммерческие интересы побудили членов греческой общины обосноваться в крупных торговых центрах за пределами империи, таких как Марсель, Триест и Одесса, создав таким образом международную торговую сеть.
Османская империя в международной политике
К 1800 году позиции Османской империи в международной политике постепенно ослаблялись в течение двух столетий. Начиная с конца XVI века европейские государства, особенно недавно возникшие национальные государства в Западной Европе, превзошли осман в экономическом, технологическом и военном отношении. Это стало очевидным в длинной серии войн, почти все из которых закончились серьезными поражениями Османской империи и потерей территорий.
Основным противником Османской империи всегда выступала Россия, которая последовательно пыталась контролировать – а затем и включить – северные берега Черного моря. Война, которая велась в 1768–1774 годах, закончилась поражением Османской империи и мирным договором, который во многих отношениях стал водоразделом в истории Османской империи.
Договор в Кучук-Кайнардже признал независимость Крыма, дал России надежный плацдарм на берегу Черного моря, между Днепром и Бугом, а также дал русским право судоходства в Черном море и приписывал российской императрице право основать под ее покровительством церковь в Стамбуле.
Русские истолковали этот пункт как означающий, что Россия имела право защищать православие на всей территории Османской империи. Эти предполагаемые права активно эксплуатировались, как российским правительством, так и греко-православными подданными султана.
В результате в последующие десятилетия на Балканах и на греческих островах были назначены российские консулы, которые в свою очередь щедро распространили российское влияние на местных христиан. После открытия Черного моря для российских кораблей именно греческие грузоотправители под Российским флагом захватили черноморскую торговлю.
Другие мои работы
Олеся Орленко и Григорий Прядко про корсиканскую мафию
https://oper.ru/news/read.php?t=1051626730
"Добрый царь и плохие бояре" - это выражение стало крылатым, и совершенно не зря. Оно, хоть в наши дни может употребляться в разном контексте и с разными целями, в первую очередь чрезвычайно интересно именно со стороны исторической, так как отражает особенности мышления широких слоёв населения в традиционном монархическом обществе, и далеко не только в российском. Через него можно многое понять о том, как мыслили простые люди несколько сотен лет назад, если, конечно, раскрыть значение выражения глубже и обратиться к конкретным примерам, когда оно работало. Для этого же, в свою очередь, великолепно подойдёт такой с первого взгляда совсем не выдающийся русский самодержец, как Пётр Третий. Ниже я расскажу весьма причудливую историю о том, как этот деятель прожил несколько жизней, при это умерев весьма молодым, и как это связано с "добрым царём и злыми боярами", культурными связями различных народов и мышлением людей старой эпохи.
Будущий русский царь появился на свет в 1728 году в Гольштейне (Голштинии), земле на севере Германии, тогда бывшей отдельным фактически независимым княжеством в очень призрачной к тому моменту Священной Римской империи. Он воспитывался там, и в сущности своей был одним из очень многочисленных немецких принцев, которых позже, в XIX уже столетии, великие державы будут выбирать как основателей королевских династий для новых государств вроде Болгарии, Греции или Бельгии. Впрочем, до этого было еще довольно долго, а пока эти благородные люди жили в своих небольших в большинстве своём владениях, занимаясь местечковой политикой. Конкретно герцоги Голштинии "бодались" не столько с германскими соседями, сколько с Данией, что являлась соседом с севера - у княжества с этим скандинавским королевством были давние конфликты за владение Шлезвигом - чуть более северной территорией, где жили вместе немцы и датчане. Осложнялось дело тем, что герцоги Шлезвига и Гольштейна были ветвью правившей в Копенгагене династии, что ожидаемо породило споры о том, каков должен быть статус территорий - как княжества СРИ или как части Датского королевства? В общем, нюансов много, и сам по себе конфликт, как и все подобные ему, возникавшие на феодальной почве в раздробленных германских землях, чрезвычайно сложен.
Сейчас эти территории разделены между ФРГ и Данией, но раньше их статус был куда более спорным
Однако, детали его в данном случае маловажны, а упомянут он был лишь потому, что Пётр (полное имя при рождении - Карл Петер Ульрих) с юных лет пропитывался именно что атмосферой этой борьбы, а также, естественно, немецкой культурой. Несложно понять, что он был в сущности своей совершенным немцем. И если с перспективы языка, культуры и собственной идентификации это было верно более чем, то вот родословная юноши была иной - по линии матери он был Романовым, ибо являлся сыном Гольштейнского герцога и вышедшей за него замуж одной из дочерей Перта Великого, Анны. Таким образом, наличие русской высочайшей крови могло в теории, при благоприятных обстоятельствах, дать ему шанс взойти на трон в Петербурге.
Впрочем, долгое время это было совершенно неважно, так как при рождении мальчика был жив и другой внук Петра, который Пётр II, и его племянница Анна, и незамужняя дочь Елизавета, и некоторые другие из более "престижных" представителей Романовых. Следовательно, родителям Петра было сложно полагать, что очередь дойдёт до их сына. Но судьба распорядилась иначе - указанные внук и племянница, оба успев, формально или реально, поправить Россией, а также прочие потомки, кроме Елизаветы Петровны, умерли или были удобно отстранены от власти дочерью царя-реформатора, которая притом сама никогда не выйдет замуж и не оставит потомков, по крайней мере тех, что могли бы претендовать на власть. Поэтому она, дабы оставить за своей династией бразды правления, вспомнит о племяннике и пригласит его в Россию, куда он и прибудет в начале 1742 года. Так из принца (с 1739 года - собственно герцога) небольшого образования Пётр станет наследником огромной державы. После этого его женят на другой немецкой принцессе, которая позднее станет известна как императрица Екатерина Вторая, и крестят в православие под именем Пётр Фёдорович.
Пётр Федорович
Петр с женой
Традиционная точка зрения на всю дальнейшую жизнь Петра, включая и его очень короткое правление в первой половине 1762 года, очень нелестная - ему приписывают лень, нежелание заниматься государственными делами, недалёкость и презрение ко всему русскому. Конечно, нельзя верить этой точке зрения, составленной в своей основе лично Екатериной и её сподвижниками, которые Петра и свергли, полностью, но некоторые вещи отрицать сложно. Так, имело место явное игнорирование царём интересов России в деле внешней политики и полное предпочтение личным пристрастиям в этой сфере. Об этом история весьма известна - в последние года руководства Елизаветы Российская империя вела войну с Пруссией (это была часть более широкой Семилетней войны), королём которой наследник восхищался, и практически победила, но как раз к концу войны царица умерла, и получивший престол Петр остановил боевые действия, отказавшись от всех завоеваний России, включая присоединённую ещё в 1758 году Восточную Пруссию. Это очень разозлило элиту государства и явно повредило его интересам.
Кроме этого, Пётр III решил начать новую войну, и тоже скорее из личных побуждений - с Данией за возвращение владений его предков по линии отца, голштинского герцога. По сути, он использовал полученные огромные ресурсы для решения отдалённых проблем локального характера. Можно спорить на тему того, насколько в теории полезным для России в этом случае могло бы быть получение надёжного контроля над перешейком между Балтикой и Северным морем, коим и являются территории Шлезвига и Гольштейна, но один факт остаётся неоспоримым - император вышел из де-факто уже выигранной войны, отдал занятые земли и таким образом обесценил и сделал бессмысленными потраченные на борьбу с сильной прусской армией ресурсы и жизни солдат и офицеров, при этом готовясь потратить столько же в новом конфликте, носившем скорее личный и авантюрный характер. Это не очень похоже на поступок действительно хорошего правителя.
Внешняя политика Петра была, в общем, сомнительной. Но всё же надо отметить, что некоторые его внутренние деяния были куда более удовлетворительными, как объективно, так и для определённых социальных кругов того времени. Среди таких надо выделить Манифест о вольности дворянства, дававший много льгот вместителям голубой крови (одна из самых весомых - отмена для благородных лиц обязательной службы на государство, как статской, так и военной) и подготовку манифеста и мероприятий по секуляризации чрезмерно раздувшихся к тому времени убыточных для казны владений монастырей. И хотя второе было начато ещё Елизаветой, Пётр стремился ускорить сей процесс (вполне вероятно, что не из-за шибкой прогрессивности, а по причине неприязни к Православной церкви, но тем не менее). Сложно сказать, сколько здесь было личной инициативы молодого императора, а сколько высших сановников, оставшихся от прошлого правления, однако нельзя сказать, что курс внутренней политики при Петре шёл каким-то губительным путём.
Как можно понять, фигура Петра весьма противоречива. Можно долго додумывать, что было бы, останься он у власти дольше, но это в общем-то бесполезно, ибо всего спустя полгода правления Петра свергли и позже (вероятно, хотя никем не доказано) убили. К власти пришла его жена Екатерина, которая вовсе не имела русской крови, но, кажется, оказалась лучшей кандидатурой на роль правительницы для российской верхушки. Вполне возможно, что странная внешняя политика Петра и его действительно весьма пренебрежительное отношение к России, русской культуре и православию, послужило аргументом, перевесившим дворянские вольности и секуляризацию. В любом случае, властвование внука основателя Петербурга кончилось быстро, а его последовавшая за свержением смерть породила множество слухов о том, кто это сделал и по чьему велению, и они были совсем не лестны по отношению к Екатерине и её сторонникам.
Здесь наступает момент, когда следует вспомнить слова про "доброго царя и злых бояр" из вступления. Большинство населения в Российской империи, как и во всех государствах того времени, составляло крестьянство. В обществе, где монархическое устройство, религия и традиционный уклад доминируют, отношение к личности самодержца, особенно среди простого населения, не обременённого образованием, крайне трепетное. Крестьяне той эпохи искренне считали монарха помазанником Божьим, неприкосновенным властителем, который по определению добр и милосерден. И это не отличительная черта России, совершенно нет - в 1790-х годах во Франции, центре Просвещения, крестьяне в окраинных регионах на западе страны будут восставать против революционного Парижа в том числе из-за казни короля, которую они воспринимали как ужасное преступление. В целом, позитивное отношение к венценосной персоне в традиционных агарных обществах встречается в большинстве случаев.
При этом данная особенность не отменяла возмущений крестьян несправедливым строем, произволом дворян и чиновников. Мнение о том, что "хорошего царя" "обманывают" нехорошие вельможи, и стоит только донести до него правду, как всё пойдёт на лад - крайне часто имело место. Из этого прямо истекает заключение о том, что многие крестьянские возмущения начинались именем монарха, даже если он потом сам их подавлял. А ещё более интересная ситуация складывалась, если правитель умирал вскоре после начала царствования или в наследном статусе, не доживая до восхождения на престол. В таком случае социальное недовольство выливалось в волнения, возглавляемые самозванцами, выдававшими себя за "невинного доброго государя, пострадавшего от злого окружения".
Легко вспомнить нескольких Лжедмитриев, которые седлали ненависть доведённого до разорения боярством и правительством Годунова населения и устраивали мощнейшие возмущения, выдавая себя за убитого (опять не доказано, как и с Петром III) сына Ивана Грозного. А если обратиться на запад, то можно привести в пример Португалию, где погибший в бою молодой король Себастьян стал легендой и "породил" четырёх самозванцев, отражая таким образом желание португальцев с избавиться от испанских захватчиков и восстановить величие страны.
Похожая ситуация возникла и после смерти Перта III - быстро начали появляться слухи и легенды о том, что император спасся и скоро придёт для помощи народу. Это подогревалось тем, что легитимность Екатерины II ввиду отсутствия у неё крови Романовых и прихода к власти путём переворота легко подвергалась сомнению. При этом её политика прекрасно способствовала появлению легенд о Петре, так как она стала апогеем укрепления крепостнической царской системы, весьма угнетавшей основную массу населения. Крестьяне законодательно были лишены права жаловаться на помещиков, их в большом числе переводили в крепостное состояние, а вместе с тем урезались права казачества, которое попадало под всё больший и больший государственный контроль. Это рождало огромное недовольство людей.
Одно из знаменитых классических полотен, на котором точно передана сущность крепостнических отношений. При Екатерине II они были самыми жёсткими для крестьян за всю историю российской монархии.
Вышло хорошее комбо - "злая" немка, повернувшаяся против своего мужа (вспоминаем про патриархальную семью, где подобное - просто немыслимо на нескольких уровнях), законного государя и внука Петра I, который только начал править и ввиду этого не сформировал о себе никакого мнения помимо "дефолтного" о Божьем помазаннике. Эта немка издаёт законы, угнетающие простых людей, и потакает "злым боярам", чем только подогревает недовольство. Может, и не такая плодотворная ситуация для волнений, как в Смутное время, но значительный потенциал точно имелся
И конечно, можно возразить, что в действительности политика Екатерины была во многом продолжением политики мужа (а по-хорошему - Елизаветы), и общий курс самодержавия тогда на самом деле не зависел от конкретной персоны на троне (что доказывает хотя бы то, что Жалованная грамота дворянству Екатерины опиралась во многом на подобный манифест Петра), но этого не могли понимать крестьяне и казаки, которые воспринимали рано ушедшего государя не как отдельного человека (о чьём характере они не имели представления), а как образ "доброго царя-мученика", вокруг которого можно легко и "легитимно" собраться для отпора надоевшему строю.
Так и вышло - не один раз в 1760-ые годы и позднее по всей России появлялись "Петры Фёдоровичи", с разной степенью успеха собиравшие вокруг себя народ. Большинство из них малоизвестны, за исключением двух, одним из которых являлся донской казак Емельян Пугачёв, предводитель очень серьёзного восстания 1773-75 годов, в котором приняли участие крепостные крестьяне, крепостные, бывшие рабочими на уральских заводах (посессионные крестьяне), казаки и представители национальных меньшинств (башкиры, калмыки и прочие). Оно было весьма кровавым и тяжёлым, поскольку началось ближе к восточным окраинам страны, в регионе, полном кочевых народностей и ещё не забывших прежние права казаков, а позже перекинулось в плодородные места по Волге, где крепостнический гнёт был особенно силён. Здесь, в Поволжье и на Южном Урале, народный гнев, катализированный образом "доброго царя Петра Фёдоровича", вылился с особенной тяжестью.
Хоть Пугачёв был ни капли не похож на почившего царя, для масс это было неважно из-за особенностей восприятия императоров вообще
Разумеется, слабо организованные войска повстанцев разбили и порождённые ими многочисленные бунты тоже подавили, казнив "Петра Фёдоровича". Но восстание Пугачёва оказало большое влияние на политику Екатерины, заставив её провести ряд реформ и улучшить методы администрирования (что, однако, часто тоже означало урезание прав широких масс). Если же рассматривать пугачёвщину в контексте "наследия" Петра III, то она, безусловно, является ярчайшим его представителем. По сути, этот спорный и неоднозначный, мало правивший император послужил тому же, чему и царевич Дмитрий с португальским королём Себастьяном - созданию образа "доброго царя", который был принят на вооружение людьми в тяжёлый период истории для весьма неэффективной, но всё же борьбы с социально-политическими проблемами. Не как правитель и человек он оказался важен, а как икона для простых людей той эпохи, обладавших иным мировоззрением, чем мы.
Впрочем, можно найти и пример того, как "Пётр Фёдорович" достиг немалого успеха, вероятно, превзойдя настоящего царя в плане успешности правления. Речь идёт о втором широко известном самозванце, который объявился даже не в России, а на Балканах. Конкретно - в Черногории. С первого взгляда это кажется странным, но только с первого - на самом деле нет ничего удивительного в том, что славянская православная страна признала "Петра III" "своим". В те года завоёванные Османской империей балканские православные народы имели весьма сильный образ России как старшей сестры и защитницы, что в первую очередь было вызвано скрепляющей религиозной идентичностью.
Черногория находится в том регионе, где географические условия отлично подходят для партизанской войны и изоляции в горах
Преимущественно православные балканские народы имели и имеют близкую связь с Россией, которая иногда могла выливаться в интересные ситуации
Но почему местом появления самозванца стала именно Черногория, а не Болгария или Греция? Причина в том, что тогда она единственная из всех балканских стран была непокорной Османам. Черногорцы, которых одни исследователи называют особой группой сербов, а другие - отдельным народом (но всё равно сербам очень близким), смогли сопротивляться турецкому вторжению по причине, которая прослеживается прямо в названии страны - в ней много гор, и при этом недалеко имеется побережье Адриатического моря, через которое можно связываться с Италией (а именно - с враждебной туркам Венецианской республикой). Такая география создала идеальные условия для сопротивления мусульманам, которое было весьма успешно - в середине XVIII столетия Черногория была всё ещё независима, хоть войны о Османами шли очень часто. Черногория временами была османским вассалом, но непосредственно завоёвана была лишь однажды и на короткий период (на рубеже XV и XVI столетий). Горные кланы страны напрямую Константинополю так и не подчинились.
Черногорцы - народ весьма воинственный и суровый, как и все горные жители
Удивительно, но между католической Венецией и исламской Османской империей православная Черногория смогла выжить, прибегая периодически к союзу с итальянцами
Слухи о том, что Пётр III жив, дошли и до Балкан. В 1766 году на черногорской земле объявился человек, назвавший себя чудом выжившим русским царём. К тому времени страна переживала не лучшие времена - отношения и с турками, и с венецианцами были напряжены. Светлейшая Республика лишила Черногорию выхода к морю, навязав ряд условий в плане государственного управления, а Османы стремились подчинить непокорную территорию как вассала или взять под полный контроль. В этих условиях "Пётр Фёдорович" и появился. Это был мужчина неясного происхождения, по имени Стефан (в истории остался с прозвищем "Малый"). Любопытно, что своего настоящего имени он не скрывал, в отличие от подавляющего большинства самозванцев. Конечно, ношение "царём" "чужого" имели объяснялось необходимостью скрываться от преследований "злодеев", но тем не менее такая относительная честность весьма показательна.
Даже по этому изображению сложно судить, насколько реально Стефан был похож на настоящего императора. Впрочем, для черногорцев это было так же неважно, как и для русских крестьян
В 1767 году Стефан пришёл к власти и был народом страны общепризнан как чудом спасшийся российский император. Его правление, куда более долгое, чем у настоящего Петра - шесть лет до 1773 года, оказалось неожиданно продуктивным. Он понимал, что проблемы Черногории исходят во многом от устаревших средневековых практик управления и междоусобиц черногорских племён. Им была проведена судебная реформа, упорядочившая судопроизводство, а также проделаны серьёзные шаги в сторону секуляризации страны (до того Черногория управлялась церковными сановниками). Также с переменным успехом шла борьба с турками и венецианцами.
В конце концов, османские власти смогли убить царя Черногории, подкупив его слугу, который и избавился от крайне неприятного султану руководителя. Впрочем, Османская империя всё равно не подчинит страну, в ней просто восстановится бывший до Стефана теократический порядок. Несмотря на то, что этот самозванец тоже продержится не очень долго и умрёт насильственно, его активность была поразительно компетентной и долгой на фоне прочих подобных деятелей. Часть этого успеха, однозначно, связана и использованием "популярного имиджа" "Доброго Петра Фёдоровича", хотя многое решали особенности самой Черногории и личности Стефана.
Так интересно устроен наш мир - немец по духу, волею судеб и генетики ставший российским императором, правивший мало и весьма посредственно на фоне двух женщин, между грандиозными царствованиями которых оказался, тем не менее из-за особенностей сознания простых людей в традиционной монархии оставил немалое наследие, даже будучи мёртвым.
И хотя "добрым царём", который пал жертвой "злых бояр" Пётр едва ли был (по крайней мере, не так, как это себе представлял народ), его образ, хотя даже не столько его, сколько абстрактного "хорошего государя", послужил возникновению ряда легенд и событий не только в России, но и за её пределами.
Всего было 10 ревизий в 1719, 1744, 1762, 1782, 1794, 1811, 1815, 1833, 1850, 1858 годах. За 1678 год (когда была проведена подворная перепись) данные взяты из книги: Я.Е. Водарский Население России в конце XVII - начале XVIII века
Скачкообразное уменьшение численности крепостных в 1764 году связано с освобождением монастырских крепостных Екатериной II. Увеличение численности крепостных между 1782 и 1794 связано со вторым разделом Польши в 1793 (на присоединенных землях крестьянство было почти полностью крепостным). Рост относительной численности свободного населения, главным образом связан с ростом численности свободного (государственного) крестьянства. По первой ревизии государственные крестьяне составляли 19% населения , по десятой ревизии 1858-1859 года - 45% населения.
Без учета земель полученных при разделах Польши, график будет выглядеть следующим образом
В ночь на 26 июня (7 июля) 1770 г. русские корабли под началом генерал-поручика Алексея Орлова, адмиралов Григория Спиридова и Джона Эльфинстона вошли в Чесменскую бухту и начали обстрел турецкой эскадры. Основные силы турецкого флота были построены в две линии, а вспомогательные суда разместились прямо за ними, ближе к берегу. Слишком тесное построение упрощало задачу русским артиллеристам и способствовало распространению пожаров и горящих обломков от взлетевших на воздух кораблей. Апофеозом сражения стал грандиозный взрыв турецкого 100–пушечного флагмана капудан-паши Ибрагима Хасамеддина. Огонь быстро распространился на другие суда, стоявшие в бухте. Довершили разгром неприятельской эскадры русские брандеры, запалившие большинство из оставшихся турецких кораблей.
По окончании войны победоносную эпопею русского флота было решено запечатлеть в серии батальных полотен. Когда русская императрица Екатерина II начала искать живописца, способного представить во всей красе славу русского оружия, кто-то рекомендовал ей обратить внимание на немецкого художника Якоба Филиппа Хаккерта.
К этому времени живописец уже объездил всю Италию и заработал себе репутацию лёгкого на подъём, талантливого и весьма плодовитого на работы пейзажиста. Однако, как оказалось, в этом и крылся главный подвох – картины мастера прекрасно передавали южную природу – открытые пространства, горные долины, развалины, коровки, козочки, собачки, но совершенно не соприкасались с военным делом.
Тем не менее, Хаккерта утвердили в роли придворного художника и снабдили подробными описаниями сражения и планами Чесменской бухты, а участники баталии, в том числе лично граф А.Г.Орлов, адмиралы Г.А.Спиридов и С.К.Грейг, достаточно красочно и бодро описали ему события. Мастер, не откладывая заказ в долгий ящик, принялся за работу. Картина была написана в свойственной ему манере – прекрасный ночной пейзаж с гористой, волнообразной линией берега, на фоне которого какие-то условно русские корабли сражались с условно турецким флотом. Спустя несколько месяцев, работа была представлена русским офицерам.
Граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский (1737 - 1808 г.г.). Изображение из открытых источников.
Полотно вызвало крайнее неудовольствие графа Орлова:
- Вас порекомендовали как серьёзного человека, как мастера своего дела, а вы прости господи, намалевали такое…Где вы видели такие русские корабли? Что это за взрыв!!! Это не взрыв, а какая-то гигантская горящая каракатица!!!
К удивлению Орлова, Хаккерт признался, что никогда не видел ни русских кораблей, ни взрывающихся и горящих судов, ни залпов бортовых батарей. Художнику немедленно была организована поездка в Ливорно, где на рейде в это время стояла русская эскадра и корабли можно было спокойно писать с натуры. Но, главный вопрос остался: как показать взрыв?
По личному указанию императрицы Екатерины II была проведена наглядная демонстрация - в присутствии художника на рейде Ливорно был взорван старый корабль «Святая Варвара». Фрегат набили порохом и дровами, после чего отвели подальше от берега и обстреляли орудиями линейных кораблей. «Святая Варвара» загорелась, а вскоре бухту потряс взрыв чудовищной силы. Корабль взлетел на воздух, исчезнув в эффектном огненном смерче.
"Гибель турецкого флота в Чесменском бою", 1771 г. Художник Я.Ф.Хаккерт. В настоящее время полотно выставлено в Государственном Эрмитаже.
Все отмечали, что вторая картина «Гибель турецкого флота в Чесменском бою» вышла гораздо реалистичнее. В композицию были внесены ряд существенных изменений, а взрыв турецкого флагмана и зарево над неприятельской эскадрой заслуживали отдельного уважения. Особое внимание было обращено мастером на детали – русские корабли были прорисованы более отчётливо, Андреевский флаг на грот мачте флагманского линейного корабля «Три Иерарха» был заменён кайзерс-флагом.
Отголоски этой истории вскоре прокатились по салонам «просвещённой Европы», обрастая всё новыми и новыми подробностями:
- Вы слышали, что опять учудили эти русские!!! Ради какой-то картины взорвали новый линейный корабль!!! Прямо вместе с экипажем!!! Сущие варвары!!!