Теперь понятно почему Гоголь это сжег...
... время тогда еще не пришло
... время тогда еще не пришло
Читаю и вспоминаю, что Гоголь на закате своей жизни ударился в суеверия и религиозность. Нашел себе духовного старца... После общения с этим духовником Николай Гоголь, и так на тот момент страдавший депрессией, впал в нее ещё больше. Говорил, что все его произведения никчемны и за всю свою жизнь он не написал ничего годного. За несколько дней до своей смерти он и сжёг второй том. (который кстати написал второй раз, он однажды уже психовал и сжигал его).
С другой стороны, интересная альтернативная позиция на историю литературы).
Семен осторожно заглянул в комнату – так и есть, Гоголь как умалишенный строчил за письменным столом.
- Ваше высокоблагородие, - начал робко верный слуга, - Вы бы пошамкали что-нибудь, третий день не жрамши…
- Аааа, Семен, - писатель вперил в него хищный торжествующий взгляд, - до того ли, голубчик? Ах, какая чудесная вещь получается. В разы лучше первого тома! Просто мертводушный бриллиант. Ты себе просто не представляешь. Это тебе, брат, не какие-нибудь «Вечера на хуторе близ Диканьки», прости Господи. На этот раз все совсем по-другому. На этот раз настоящая вещь получилась! Броня! Все ахнут. Хочешь, прочитаю?
Слуга скривился:
- Весь второй том? Покорнейше благодарю… давеча читали-с уже…
- Да ну? Когда же?
- На прошлой неделе… Вы соблаговали быть изрядно пьяны и заставили слушать…
Гоголь задумался:
- Что-то я не припоминаю.
- Так я же говорю – хмельны Вы были… как… и слова-то приличного для писателя Вашего ранга не подобрать…
Писатель заметно оживился, нетерпеливо потирая сухонькие ладошки:
- И как, и что? Был ли ты в восторге, братик?
- Очень был. Только прошу Вас… - слуга замешкался… - больше не читать мне. Я же не сделал Вам ничего плохого… пока еще.
- Да в своем ли ты уме, Сема, какую околесицу несешь, сломя голову. Ты первый смертный, кому из современников выпала такая честь и рожу кривишь. Другие б денег много заплатили за такую удачу, а ты, дурак, бесплатно слушал. Да ты… да ты в ногах валяться должен, не имея слов высказать весь восторг от услышанного.
- Я и валялся… только с просьбой иного пошиба.
Гоголь встал и смерил угрожающим взглядом юношу:
- То есть… ты, друг ситный, имеешь сказать, что не по сердцу пришлось тебе мое творение?
- Вы ежели не голодны, так я пойду, пожалуй, мне еще корову доить…
- Нет у нас никакой коровы, дурень, - начал закипать писатель.
- Так я куплю, тут недалеча…
И Семен, заискивающе кланяясь, начал пятиться к выходу.
- Стоять, - грозно прорычал кроткий Гоголь. Он вышел из-за стола и вразвалочку направился к побледневшему слуге. Подойдя к нему, он въедливо облобызал его взглядом сверху вниз, но тут же ощутимо смягчился и положил руку на плечо напряженному как прут слуге:
- Ну полно. Не понравилось и не понравилось, подумаешь. Может выпьем?
Теперь настал черед оживляться Семену:
- Выпьем, - ни секунды не раздумывая бросил тот.
Гоголь королевским жестом руки пригласил его к столу. Слуга, все еще неуверенно оглядываясь на хозяина, проследовал к указанному. Присел. Писатель подошел следом и радушно осчастливил рюмки содержимым из графина. Водочки, так сказать, налил. Сел рядом. Посмотрел на Семена с бесконечной отцовской любовью и нежностью. Слуга, не избалованный гоголевской заботой, но с лихвой натруженный его припадками, заметно напрягся.
- Выпьем, Сема, - ласково сказал писатель, - выпьем, дружочек мой, единственный. Только ты меня понимаешь, только с тобой могу я быть собой, настоящим, без притворства, без лукавства… как сейчас.
- Да уж, - многозначительно выдавил Семен. Они выпили. Воцарилось молчание.
- Ну а теперь, - примирительно начал Гоголь, - раз уж у нас беседа такая задушевная, скажи мне просто как есть, по-родственному: что же именно тебе не понравилось?
- Да я так и знал, - чертыхнулся слуга, вставая.
- Еще по одной, родимка? – елейным голосом предложил классик.
Семен сел. Выпили. Гоголь продолжил:
- Я никому не скажу и ничего тебе не сделаю. Ну мне просто, как писателю, как рупору современности, интересно. Так, смеха ради. Я же не только для графьев пишу, публика попроще тоже меня читает. Хотелось бы соответствовать ожиданиям пролетариата. Что же тебе не понравилось, дурашка? Только честно.
- Честно?
- Как священнику на исповеди.
- Не самый лучший пример… ну хорошо, если честно, то муть какая-то.
Гоголь прикрыл глаза и несколько раз медленно глубоко вдохнул-выдохнул.
- В каком смысле муть, зяблик ты мой востроносый?
- Ну, серьезно, Николай Васильевич, Вам лет-то то сколько? Пора бы уже как-то вкушать эту жизнь в полном объеме. Посмотреть что в мире делается, что интересно, что нет. Вот был у Вас Вий – вещь! Ревизор – отличная штука! Я смеялся как каторжный на амнистии. Тарас Бульба – эпично. Женитьба – еще куда ни шло… Мертвые души первый том – потешненько, конечно, но вот не хватает каких-то приключений. Я молился Господу, чтобы образумил Вас, дал понимание или бабенку какую, чтобы хоть во втором томе было какое-то оживление, развитие сюжета… а тут здрасти, пожалуйста, поменяли сито на дуршлаг…
- Да какое… какое оживление? – Гоголь не выдержал, резко встал, заходил по комнате. – А юмор, диалоги, а морально-нравственное наследие, тугодум ты фонвизинский.
- Да помилуйте, батюшка, - взмолился слуга, - кому нужны ваши шуточки, до того ли? Время какое серьезное на дворе. Шутка ли, 52 год! А, не дай Бог, распустят крестьянство, отпустят на вольные хлеба и кому вообще какое дело будет до этих мытарств с душами… Это же как Повесть Временных лет будет – весьма интересно, но ни черта не понятно.
Гоголь посмотрел на слугу с удивлением:
- Ты что же это, Белинский недоделанный, Повесть временных лет читал?
- Обижаете, Николай Васильевич, нет, конечно… кто-то рассказывал.
- В смысле рассказывал? Пересказал, что ли? Просто взял и пересказал аж Повесть временных лет? Любопыыыыытно, надо будет в следующую пьеску вставить, обсмеять как-то изящно этот казус.
И Гоголь тут же вернулся за стол, на бумажке набросал пометки.
Слуга, с опаской следя за его движениями, попытался все же дожать начатое:
- Может ну его, батюшка, эти пьески, ну не ваше это. Может на работу пойдете, прости Господи?
Гоголь отложил перо и посмотрел на него сурово:
- Господь, Сеня, может и простит, я вот не прощу, - процедил он, отчеканивая каждое слово.
Он тут же встал и заходил по комнате, нервно жестикулируя:
- Нет, ну вы только посмотрите на него. Сам же – пустоцвет, ни одной путной вещи, ни одной внятной записульки за всю жизнь не составил, а вот же, на голубом глазу, рекомендации дает… и кому? Писателю мировой величины! Который только что закончил очередное величайшее литературное событие, который может талант невиданной величины… Да ты сквозь тряпочу должен в моем присутствии говорить, чтоб не замарать меня своим невежеством и безвкущиной. Вот помрешь ты, балда…
- Не хотелось бы, - с надеждой промямлил слуга.
- А ты помрешь, - Гоголя уже было не остановить, - ты непременно помрешь, я тебе устрою, хиромант ты безрукий, и что после тебя останется? А? Бог даст – девка тебе даст! Оставишь после себя спорное потомство, неизвестно какого еще содержания, что там вырастет. Может ерунда какая – дворник-алкаш из сыночка получится.
- Типун Вам на язык, Николай Васильевич, все-таки великий писатель, а слова кладете скверные, - пробовал защищаться оторопевший слуга.
- Нет-нет-нет, милостивый государь, ты тут только что изволил в комплиментах рассыпаться, я тебя покорно слушал, теперича моя очередь. Так вот помрешь ты, Сеня, и ничего после тебя не останется, никто тебя не вспомнит. Чуешь?
- Так это…
- Останови свой рот, Сеня! Довольно. А я как помру, так вот оно!
Он величаво обвел рукой письменный стол, заваленный бумагами.
- Не списки продуктов останутся, - он смял лежащие рядом бумажки и точным броском отправил их в печку, - не письма от восторженных поклонниц, - еще одна кипа бумага полетела в печь, - не счета и наброски книжонок псевдописателей, - снова кипа бумага стремительно полетела в печь, - а вот, что останется на века! Останется жемчужина литературного наследия, - последнее он произнес совсем уж возвышенно и ткнул пальцем в стопку листов бумаги.
- Вот что останется, дубина, лучшее произведение всех времен и народов – второй том мертвых душ, где уже набитой рукой профессионального писателя отражено насущное современности изысканным литературным языком. Да вот нет уж, ты послушаешь, ты, собака, непременно послушаешь, иначе выкину тебя к чертовой матери, будешь на паперти рекомендации раздавать – кому и чем в этой жизни заниматься. Прочувствуй мощь гения.
Классик тут же схватил оставшуюся кипу бумаг со стола, судорожно открыл первую страницу и начал читать:
- Здравствуйте, Николай Васильевич, пишет Вам Проня Мелехов из деревни Побудки, почитайте мой роман про приключения графа и крестьянки и направьте в печать как можно скорее. Устал жить в бедности…
Гоголь поднял изумленный взгляд на непонимающего Семена:
- Это что такое? - еле слышно прошептал писатель.
- Начало хорошее, правильно, что переделали, - одобрил слуга.
Чтец продолжал беспомощно смотреть на вновь напрягшегося слушателя.
- Я ничего не переделывал… - еще тише выдавил Гоголь и тут же бросил ошарашенный взгляд на печь. Еще секунда и он бросился к топке, голыми руками беспорядочно вынимая оттуда беззаботно горящее содержимое.
Семен в ужасе бросился к нему и попытался оттащить, но Гоголь оттолкнул его и чуть ли не весь целиком полез в печь. Тогда слуга уже подскочил и, на мгновение задумавшись, ударил великого русского писателя грязным сапогом под дых. Только тогда уже Гоголь послушно обмяк и перестал интересоваться нутром печи. Он беспомощно лежал на полу, свернувшись от боли калачиком, и обреченно смотрел как беспечно веселится пламя, перелистывая страницы литературного шедевра.
- Так вы что же, батюшка, рукопись туда зашвырнули? Второй том-то?
Гоголь не отвечал, завороженно глядя как огонь, наравне со счетами и бумажками, аппетитно пожирает его лучшее творение за недолгую карьеру классика русской литературы.
- Может оно и к лучшему, - промямлил слуга, почесывая голову. – А что же теперь будет? Вам же уже аванс за него дали, как нам теперича питаться.
- Не твое дело, - глухо процедил белыми дрожащими губами Гоголь, - молись!
Однажды в школе я оскорбил учителя русского языка и литературы, написав в своей тетради:
«Гогаль».
До конца урока я знакомился с писателем, выписывая его фамилию правильно.
Мариванна заставила меня «знакомиться» с Николаем Васильевичем 100 раз.
¯\_(ツ)_/¯
Петербург вовсе не похож на прочие столицы европейские или на Москву. Каждая столица вообще характеризуется своим народом, набрасывающим на нее печать национальности, на Петербурге же нет никакого характера: иностранцы, которые поселились сюда, обжились и вовсе не похожи на иностранцев, а русские в свою очередь объиностранились и сделались ни тем ни другим.
Всего одну, но огромную. И эту же ошибку мы нередко совершаем в жизни. Давайте попробуем разобраться.
Русь-тройка здорового человека
Вспомним рассказ Шукшина "Забуксовал", в котором совхозный механик Роман Звягин слушает, как его сын Валерка зубрит знаменитый отрывок из "Мёртвых душ" – про птицу-тройку. Попробуем пройти тот же путь.
"И какой же русский не любит быстрой езды? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда: "чёрт побери всё!" – его ли душе не любить её?"
Это о ком? Ясно, о русском человеке! И слова эти проникнуты гордостью за его удаль! Это правильные слова! Но что написано перед этим?
"Лошадки расшевелились и понесли, как пух, легонькую бричку... Чичиков только улыбался, слегка подлётывая на своей кожаной подушке, ибо любил быструю езду".
А ещё чуть раньше: "Ну, что ж! – сказал Чичиков, – зацепил – поволок, сорвалось – не спрашивай". (Это он о том, что провалилась многотрудная афера с мёртвыми душами, да и шут с ней.)
"Сокращаем дробь" и "сравниваем значения" :
Его ли душе, стремящейся сказать иногда: "чёрт побери всё!" не любить её? (быстрой езды) – о русском человеке.
Ну, что ж! поволок, сорвалось – не спрашивай (...) ибо любил быструю езду – о Чичикове.
Русь-тройка "Мёртвых душ"
Итого: "русский человек" – это Чичиков.
Только-то и всего.
Это открытие возмущает Романа Звягина. Он идёт разбираться к учителю. Как это так: Русь-тройка Чичикова везёт? Жулика?!
Вот их совершенно бесплодный разговор:
— Так это Русь-то — Чичикова мчит? Это перед Чичиковым шапки все снимают?
Николай Степаныч засмеялся. Но Роман все смотрел ему в глаза — пытливо и требовательно.
— Да нет, — сказал учитель, — при чем тут Чичиков?
— Ну, а как же? Тройке все дают дорогу, все расступаются…
— Русь сравнивается с тройкой, а не с Чичиковым. Здесь имеется… Здесь — движение, скорость, удалая езда — вот что Гоголь подчеркивает. При чем тут Чичиков?
— Так он же едет-то, Чичиков!
— Ну и что?
Зло берёт на учителя. Хочется воскликнуть: какое, нафиг, "движение"?!..
Но не мог же советский учитель сказать (да и подумать) "Всё так и есть – жулики летают на птицах-тройках, а мы перед ними шапки ломаем и спины гнём"!
Однако Гоголь имел в виду не это. Гоголь имел в виду СОВСЕМ ДРУГОЕ. Повторим: "Чичиков только улыбался... ибо любил быструю езду. И какой же русский не любит быстрой езды?"
Что тут сказано – фактически? Что Чичиков, будучи русским человеком, обладал определёнными положительными свойствами натуры. Что и в Чичикове есть что-то хорошее, как во всяком русском человеке. Есть терпение, трудолюбие, настойчивость, решимость. Есть удаль.
Нет, это не моя выдумка. Гоголь писал как раз об этом. Чичиков – не "отрицательный персонаж". Чичиков – "человек несовершенный" (такой как большинство из нас или все мы), он глина, из которой Гоголь собирался лепить совершенного человека во второй части "Мёртвых душ".
Это не секрет, это известно. Но мы воспринимаем Чичикова исключительно как мишень для критики, для насмешки. В этом и есть "ошибка". (Сегодня, правда, школьники видят в Чичикове скорее трагического героя – предприимчивого, умного "бизнесмена", которому ужасно не повезло.)
В школе нас учили, что мёртвые души – это, дескать, формально живые, но нравственно мёртвые помещики, уездные чиновники и сам Чичиков. В первом приближении это так. Но во втором...
Вспомните финал "Ревизора" – Городничий кричит: "Чему смеётесь? Над собой смеётесь!" А кому он это кричит? Кто смеётся больше всех во время этой сцены?
Он это кричит в зал. Нам.
Но как подступишься к ребёнку с мыслью, что "мёртвые души" – это не только чиновники и помещики, но и всякий человек, живущий мирной, со всем согласной, всем довольной жизнью? Если и замечающий соринку, то только в чужом глазу? Никак. С этой мыслью и к взрослым-то не подступишься. У самого Гоголя не получилось. Он пытался – его убили.
"Мёртвые" – значит спящие. "Сон разума рождает чудовищ" (испанская пословица, известная нам благодаря офорту безумца Гойи).
Согласитесь в нём есть что-то гоголевское. (Франсиско Гойя, "Сон разума рождает чудовищ", фрагмент)
Помните, у Чехова есть страшный рассказ – "Спать хочется"? Ох, как хочется... Где-то рядом с "Русью-тройкой", страницей или двумя раньше, есть в "Мёртвых душах" такой авторский пассаж:
"Зачем ты, брат, говоришь мне, что дела в хозяйстве идут скверно? – говорит помещик приказчику. – Я, брат, это знаю без тебя, да у тебя речей разве нет других, что ли? Ты дай мне позабыть это, не знать этого, я тогда счастлив".
Ничего не напоминает? Нет?
Читайте также:
Как убивали Гоголя? и Как Гоголь "кошку в пруду топил"